Этот неожиданный выпад разозлил меня. Я не мог допустить, чтобы она говорила со мной в подобном тоне в присутствии Мов.

– Послушайте, Люсия, я считаю, у меня есть право выпить воды после съемочного дня!

– Нет у тебя никаких прав! Ты не догадываешься, кому мы обязаны сегодняшним кошмаром? Тебе! Ты был ни на что не годен! И приходилось без конца начинать все сначала!

– Да, из-за меня пришлось сделать шесть дублей. Но смею вам напомнить, что дублей было сегодня двадцать семь, и двадцать одним из них мы обязаны вам! – выпалил я и испугался, увидев ее мгновенно побелевшее лицо с раздувающимися ноздрями и пустотой в глазах, какая бывала у нее после секса.

– Морис, – зловещим шепотом произнесла Люсия. – Ты жалкий подонок, и тебе прекрасно известно, что сбилась я сегодня исключительно из-за тебя. Невозможно играть с партнером, который не имеет ни малейшего представления об актерском ремесле. Знаешь, что я тебе скажу? Ты не просто плох, ты вообще никакой! Можно считать, что тебя просто нет!

Я сжал кулаки.

– Вы слишком начитались критических статей, Люсия. Вы говорите их словами!

Люсия указала мне на дверь.

– Убирайся!

Выходя, я не стал хлопать дверью, как обычно делают в подобных случаях, а осторожно прикрыл ее за собой. Я был на удивление спокоен. Впервые в жизни ощущал себя свободным от каких бы то ни было обязательств.

Я отправился в свою уборную, снял грим, переоделся, затем вышел из студии и на углу моста стал ждать автобуса.

Мне хотелось оказаться среди людей, и я долго бродил по кварталу Сен-Мишель, вдыхая дурманящий воздух бульвара.

Поднимаясь вверх к Люксембургскому саду, я заходил выпить виски в каждое кафе, которое попадалось мне на пути. Когда наконец я добрался до своей комнаты на улице Обсерватуар, то был вдребезги пьян, сохраняя при этом ясность сознания, колыхавшегося во мне, словно пламя на ветру. Не раздеваясь, я растянулся на кровати, подложив руки под голову, и мгновенно погрузился в небытие.

Сквозь тяжесть сна я почувствовал, что меня трясут, и догадался, что в комнате кто-то есть. Но я был не в силах открыть глаза. Внутренний голос подсказывал мне, что пробуждение чревато для меня огромными страданиями. В голове стоял невыносимый гул. Стиснув зубы, я тем не менее сделал над собой усилие и, как в тумане, едва различил озабоченное лицо Люсии. Ее внимательный взгляд заставил меня напрячься и слегка приподняться на локте. Все стремительно закружилось: комната, Люсия, ее стальной взгляд. Я прикрыл глаза рукой.

– Ты напился? – спросила она. Голос актрисы прозвучал слишком реалистично для моего коматозного состояния.

– Да...

От усилия, затраченного на произнесение этого короткого слова, меня чуть не вывернуло наизнанку.

– Разве так себя ведут, Морис? Как ты посмел покинуть площадку в самый разгар работы?

Она вновь стала меня трясти. Я рухнул лицом в подушку. Присев на корточки, Люсия принялась кричать мне прямо в ухо. Мой мозг, фиксируя все ее интонации, превратился в табло магнитофона, на котором световой индикатор колеблется в зависимости от частоты звука.

– В нашем ремесле нет места для обидчивых. По твоей вине мы потеряли три часа съемочного времени, а это – целое состояние. Ты меня слышишь?

Я попытался возразить и выдавил из себя:

– Вы меня прогнали!

– Если ты будешь так реагировать на все перепады моего настроения, тебя ждет незавидное будущее. Следовало бы послать тебя ко всем чертям!

– Можете так и сделать.

Люсия рывком оторвала мою голову от подушки и отвесила размашистую пощечину. Женщина оказалась гораздо сильнее, чем я предполагал. От удара в моей голове что-то оборвалось... Боль спустилась до самых потрохов... Пошатываясь, я побрел к раковине. Люсия, проникнувшись жалостью, поддерживала мне голову.

На бульвар Ланн было доставлено лишь подобие человека. Люсии пришлось позвать Феликса, чтобы он помог мне добраться до кровати. Дальнейшие заботы обо мне взяла на себя Мов. Девушка заставила меня выпить множество разных снадобий, чтобы укротить рвоту, и затем в течение нескольких часов держать на голове пузырь со льдом.

На следующее утро будильник прозвенел очень рано. Я с опаской открыл глаза, но почувствовал лишь легкую головную боль и бездонную пустоту в животе, словно мои внутренности выскребли зазубренным ножом. Против всяких ожиданий, других проявлений похмелья не наблюдалось. Я чувствовал себя довольно сносно, смог сесть на кровати и осмотреться. Ощущение комфорта и защищенности придало мне сил и вернуло желание работать. Меня смущал методичный легкий шум, неизвестно откуда доносившийся. Спустив ноги с кровати, я вдруг обнаружил Мов, которая спала, укрывшись покрывалом, прямо на ковре, как собачонка. Девушка открыла глаза и улыбнулась:

– Как вы себя чувствуете?

Вместо ответа я опустился около нее на колени, едва сдерживая слезы. Ее преданность тронула меня до глубины души, в которой зазвучала тихая нежная музыка.

– Мов, – пролепетал я. – Ты меня любишь?

Она закрыла глаза. Ее белокурые волосы освещали лицо, словно лучи солнца.

– Ты прекрасно это знаешь.

Я поднялся. Да, я это знал. Знал, не думая об этом, старался не думать.

Это создавало серьезную проблему.

– Если бы она хотя бы не была твоей матерью!

Мов поняла мой намек.

– Но она моя мать, Морис.

– Увы...

Я отправился в ванную. Ледяной душ окончательно отрезвил меня. Вернувшись в комнату, я обнаружил Мов на прежнем месте. От ее вида у меня сжалось сердце. Девушка казалась всеми покинутой и бесконечно хрупкой... Я протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

– Но что можно сделать, как ты думаешь?

– Ничего!

– Я тоже люблю тебя...

– Не стоит об этом говорить.

– Нет, Мов, стоит. Необходимо назвать вещи своими именами, чтобы стало ясно их истинное значение. Наши отношения с Люсией не могут служить препятствием. В конце концов, я не любил ее ни единой секунды. Ничто не может нам помешать, как только закончатся съемки, смыться отсюда, не спрашивая ее согласия!

– Я тебе уже говорила, она обязательно отомстит.

– Каким образом? Начнет качать свои материнские права, от которых сама же отказалась?

Мов пожала плечами.

– Есть еще одна вещь.

– Какая?

– А ты не догадываешься?

Мы сами не заметили, как перешли на "ты". То, что произошло, было абсолютно невинным. Пересечение границы тоже может оказаться невинным делом, даже если этот факт имеет решающее значение.

3

О моей выходке никто не вспоминал. Люсия вела себя внешне так, словно ничего не произошло. Но я чувствовал, что ее отношение ко мне изменилось. Она обращалась со мной, как с собакой, которую дрессируют. Мне приходилось выносить сухой высокомерный тон, бесконечные придирки, как будто она била меня линейкой, наставляя на путь истинный. Я превратился в мальчика для битья. Никогда, даже будучи статистом, я не испытывал подобного унижения.

Работа над фильмом, проходившая в последние дни в атмосфере зверинца, завершилась. Во мне практически отпала нужда. Люсия вплотную занялась монтажом и микшированием "Добычи". Она заказала очень модному композитору весьма специфическую музыку, которая должна была создавать контраст с немногословным действием. По мнению Люсии, лучше всего для этого подходили ударные и трубы, звучащие в синкопическом ритме.

Наступившее затишье стало для меня настоящими каникулами, которые я проводил в обществе Мов. Теплые деньки близились к концу. Стоял сентябрь, и в изумрудной листве уже мелькала желтая гниль осени. В воздухе как будто чувствовался последний зов умирающей природы.

Наша невинная юность завершалась на берегах Сены, где до сих пор бродят тени. Мопассана и Золя... Мы катались на лодке или гуляли по осеннему лесу. Говорили мало, в основном о пустяках. Не было нужды выражать нашу любовь словами или действиями. Я почти никогда не целовал Мов, а если это случалось, то ограничивался лишь легким, целомудренным прикосновением к ее щеке. У меня недоставало смелости говорить с ней о будущем... Я боялся говорить с ней и о прошлом. Мы словно были заключены в скобки, и наша любовь оставалась без движения, как водяная лилия на поверхности болота.